Предчувствие конца - Страница 11

Нет, все понятно. Вы, наверное, сейчас подумали: вот ботаник несчастный, разве он не видел, к чему идет? Представьте, не видел. Я думал, что между нами все кончено; думал, что у меня уже есть другая девушка (нормального роста, носившая выходные туфельки на высоком каблуке). Не прозрел я и позже: когда столкнулся с Вероникой в пабе (при ее нелюбви к пабам), когда она попросила ее проводить, когда остановилась на полпути к своему дому и мы стали целоваться, когда мы вошли к ней в комнату и я включил свет, который она тут же выключила, когда она сама сняла трусики и протянула мне упаковку «дюрекс фезерлайт», когда выхватила презерватив из моих трясущихся рук и сама мне его надела, и даже когда мы торопливо совершали положенные телодвижения.

Что ж, можете еще раз повторить: ботаник ты несчастный. Она тебе натягивала резинку на член, а ты все еще думал, что она девственница? Как ни странно, да, хотите верьте, хотите нет. Мне казалось, ею руководила чисто женская интуиция, которой у меня, естественно, не было. Нужно ведь и такое допускать, правда?

— Когда будешь вынимать, придерживай, — шепнула она (уж не потому ли, что считала меня девственником?).

Потом я встал и пошлепал в ванную, а кондом с увесистым содержимым болтался у меня между ног. Когда я наконец от него избавился, у меня созрело решение и окончательное заключение, которое гласило: нет и еще раз нет.

— Ах ты, эгоист проклятый, — сказала она при следующей встрече.

— Ну да, есть такой момент.

— Это почти что изнасилование.

— Ничего похожего.

— Мог бы из вежливости предупредить заранее.

— Заранее я не знал.

— Ох, неужели было настолько плохо?

— Ну почему же, все было хорошо. Просто…

— «Просто» что?

— Ты всегда хотела, чтобы я обдумал наши отношения, — теперь я, похоже, это сделал. Обдумал.

— Браво. Наверное, голову сломал.

Тут я подумал: а ведь я за все время ни разу не видел ее грудь. Щупал, да, но ни разу не видел. И еще: она категорически не права насчет Дворжака и Чайковского. Более того, я теперь смогу хоть до посинения крутить музыку из фильма «Мужчина и женщина». Не таясь.

— Что, прости?

— Господи, Тони, ты даже сейчас где-то витаешь. Прав был мой брат.

Ясно, что от меня ожидался вопрос: что же сказал Братец Джек, но я не доставил ей такого удовольствия. Поскольку я молчал, она продолжила:

— И не произноси эту фразу.

Жизнь определенно подкидывала мне загадки — одну за другой.

— Какую фразу?

— Что мы можем остаться друзьями.

— Разве полагается это говорить?

— Полагается говорить то, что думаешь, то, что чувствуешь, да, в конце концов, то, что у тебя на уме.

— Ладно. Тогда я лучше промолчу. Потому как сильно сомневаюсь, что мы сможем остаться друзьями.

— Хвалю, — саркастически произнесла она. — Хвалю.

— А можно теперь я задам вопрос? Ты переспала со мной для того, чтобы меня вернуть?

— Я больше не обязана отвечать на твои вопросы.

— Тогда почему ты мне отказывала, когда мы встречались?

Ответа не последовало.

— У тебя не было потребности?

— А может, у меня не было желания.

— Наверное, желания не было потому, что не было потребности.

— Считай как хочешь.

На следующий день я взял молочник, подаренный мне Вероникой, и отнес его в благотворительный магазин «Оксфам». Надеялся, что она увидит его в витрине. Но когда я остановился, чтобы проверить, там ли он, мне в глаза бросилось нечто другое: маленькая цветная литография с видом Чизлхерста, которую я подарил ей на Рождество.

Хорошо еще, что мы учились на разных факультетах, а Бристоль — достаточно большой город, чтобы без надобности не сталкиваться лицом к лицу. Когда же это все-таки случалось, меня охватывало чувство, которое я могу назвать только предкомплексом вины: это было ожидание каких-нибудь ее слов или действий, способных вызвать у меня настоящий комплекс вины. Но она не снисходила до разговоров, и это опасение постепенно развеялось. К тому же я внушил себе, что никакой вины за мной нет: мы, практически взрослые люди, ответственные за свои поступки, добровольно установили между собой определенные отношения, за которыми последовал разрыв. Никто не забеременел, никто не умер.

На второй неделе каникул мне пришло письмо: судя по штемпелю, из Чизлхерста. Я изучил незнакомый — с завитушками, слегка небрежный — почерк на конверте. Женская рука: по всей видимости, мать Вероники. Очередной всплеск предкомплекса вины: не иначе как Вероника перенесла нервный срыв, совсем зачахла и ходит бледной тенью. Или погибает в больнице от перитонита и умоляет, чтобы я навестил ее на смертном одре. Или… Впрочем, даже мне было ясно, что это не более чем фантазии воспаленного самомнения. Действительно, это письмо, которое оказалось кратким и, к моему удивлению, отнюдь не обличительным, прислала мать Вероники. Она сожалела о нашем разрыве и выражала уверенность, что я найду себе более достойную пару. Я не усмотрел в этом ни намека на то, что такой негодяй, как я, заслуживает столь же низкой, безнравственной стервы. Наоборот, между строк читалось совсем другое: я ни при чем и она меня не винит. Жаль, что у меня не сохранилось то письмо: оно могло бы послужить доказательством, подтверждением. А так единственным свидетельством остаются мои воспоминания о беспечной и довольно стильной женщине, которая разлила по сковороде яичный желток, тут же поджарила для меня другой и предупредила, чтобы я не связывался с ее дочкой.

В Бристоль я вернулся студентом последнего курса. Тут выяснилось, что девушка нормального роста, ходившая на каблучках, интересуется мною куда меньше, чем казалось прежде, а потому я сосредоточился на учебе. Не переоценивая свои умственные способности, я понимал, что диплом с отличием мне не светит, но твердо решил набрать два к одному. По пятницам я давал себе отдых — проводил вечера в пабе. Как-то разговорился с девушкой, привел ее к себе, и она осталась на ночь. Все удалось как нельзя лучше, с приятной долей возбуждения, но после этого мы больше не искали встреч. Тогда я не ломал голову над этим вопросом — не то что сейчас. Думаю, молодое поколение — и тогдашнее, и нынешнее — не узрело бы ничего особенного в такой форме досуга. Тем более что «тогдашнее» — это поколение шестидесятых, верно? Так-то оно так, но я уже сказал: все зависело от того, кто ты есть и где живешь. Если не возражаете — краткая историческая справка: для многих «шестидесятые» начались только в семидесятые годы. А отсюда, по логике, следует, что большинство людей в шестидесятые годы еще оставалось в пятидесятых или, как в моем случае, между двух стульев. Отсюда проистекали всякие недоразумения.